Валерий марк марциал. Марциал марк валерий Латинские тексты Марциала

Марк Валерий Марциал - древнеримский поэт, прославившийся написанием эпиграмм. В исполнении этого автора данный литературный жанр приобрел форму и содержание, присущие эпиграммам и нашего времени.

Будущий мастер художественного слова был уроженцем Испании, города Билбилиса (теперь это холм Бамбола), располагавшегося на реке Салон (ныне Халон). Дата рождения - примерно 40-й год - установлен благодаря одной из эпиграмм самого Марциала. Известно, что он был потомком старинного аристократического рода, но ветвь генеалогического древа ко времени рождения Марка Валерия уже утратила свое величие и престиж. Тем не менее образование, полученное им (Марциал изучал риторику и грамматику), было для провинциального города хорошим.

В 65 г. Марциал приезжает в Рим; предполагается, что здесь он хотел выучиться на адвоката. Живя в этом городе, он заводит приятельские отношения со знаменитостями - поэтом Луканом и философом Сенекой , которые оказывают ему покровительство. Когда те оканчивают жизнь самоубийством по приказу императора Нерона, раскрывшего заговор против себя с их участием, для Марциала это оборачивается ухудшением социального и материального положения, крушением надежд на безоблачное будущее. Он находится на грани бедности, в течение многих лет обретается в статусе клиента состоятельных патронов.

С приходом к власти Тита (годы правления - 79-81) в биографии Валерия Марка Марциала наблюдается перелом, после которого его жизненное положение неуклонно улучшается. При Тите он становится известным литератором, а в годы правления Домициана (81-96) узнает, что такое настоящая слава. В этот период в круг его хороших знакомых входят такие крупные фигуры римской культуры, как сатирик Ювенал , ритор Квинтилиан , поэт Силий Италик, магистрат и адвокат Плиний Младший , а также другие образованные столичные жители, в лице которых он приобретает поклонников таланта и покровителей. Общаясь с влиятельными, приближенными ко двору, состоятельными вольноотпущенниками - Парфением, Энтеллом, Эвфемом и др. - он передает императорам свои творения, рассчитывая на их милость.

Старания Марциала не пропали даром: он действительно был обласкан императорами. После выхода в 80 г. первого сборника эпиграмм, благодаря которому он стал известным, ему было пожаловано почетное «право трех сыновей». Домициан наградил его званием всадника, должностью военного трибуна. Богатым Марциала это не сделало, но позволило забыть о нужде и вести комфортную жизнь в собственном доме.

На протяжении 84–85 гг. М.В. Марциал публикует два сборника - «Гостинцы» и «Подарки», представляющие собой собрание двухстрочных надписей к подаркам, вручаемым к празднику Сатурналий. Каждый год с 86-го автор публикует по книге эпиграмм, отличавшихся меткостью, остроумием, точностью наблюдений и пользовавшихся большой популярностью у современников. Всего таких книг в его творческом наследии 15.

Очередные превратности судьбы в виде прихода к власти Нервы и позднее – Траяна, которые, по-видимому, не были столь благосклонны к Марциалу, как их предшественники, вынудили его в 98 г. возвратиться в родную Испанию. Там, в поместье неподалеку от Билбилиса, он доживает свой век, скончавшись не позже 104 г. (вероятнее всего, в 101 или 102 г.).

Марк Валерий Марциал

ЭПИГРАММЫ

Текст печатается по изданию:

Марциал Марк Валерий. Эпиграммы. - М.: Худож. лит., 1968. - (Б-ка антич. лит.)

За отсутствующие эпиграммы благодарим издательство. – Прим. OCR.

ЭПИГРАММЫ МАРЦИАЛА

Наряду с такими всеми признанными корифеями латинской поэзии, как Вергилий, Гораций, Овидий и Катулл, не меньшей славой пользовался и при жизни и по смерти Марк Валерий Марциал,

По всему известный свету Эпиграммами в книжках остроумных.

нисколько не уступая современнику своему - сатирику Ювеналу. «Слышу, - говорит в одном из своих писем Плиний Младший, - что умер Валерий Марциал, и жалею об этом. Он был умен, ловок и остроумен. В стихах его было много соли и желчи, но не меньше и простодушия» (III. 21). Но, совершенно правильно оценив поэтическое дарование и мастерство Марциала, Плиний ошибся, однако, сказав, что «эпиграммы Марциала не будут вечными». Прошло и пройдет немало столетий после смерти этого мастера эпиграмм, но они никогда не забывались и не забудутся.

Марциал не был уроженцем Италии. Он, как и философ Сенека, и ритор Квинтилиан, и поэт Лукан, был родом из Испании, из города Бильбилы (около нынешнего города Калатаюда). В Рим Марциал приехал в возрасте двадцати трех-двадцати шести лет, в последние годы правления Нерона, но первые его произведения были изданы им значительно позд- нее - так называемая «Книга зрелищ» в 80 году (при Тите), а «Гостинцы» и «Подарки» в 84 - 85 годах.

Однако из первого же стихотворения первой книги его «Эпиграмм» видно, что Марциал стал выступать как поэт значительно раньше, чем начал объединять свои эпиграммы в отдельные книги и поручать их переписку и распространение римским книгопродавцам. Стремясь войти в римское общество и обеспечить себе известность и признание в высших его кругах, он становится клиентом то одних, то других римских патронов, являясь к ним с приветствием ранним утром, сопровождая их на форум и получая от них, наряду с толпою других клиентов, разные подачки, то в виде корзиночки с едой - спортулы, то в виде ничтожной суммы денег, то в виде плаща или тоги. Постоянно в эпиграммах Марциала мы находим об этом упоминания, по которым, однако, никак нельзя заключать, что он действительно нуждался в подачках (см. VI, 82 и др.). Марциал только не хочет выделяться из ряда других попрошаек-клиентов, доставляя этим, конечно, немалое удовольствие своим покровителям. А все жалобы Марциала на свою бедность - это, несомненно, литературный прием, и по ним никак нельзя выводить заключений о каком-то жалком положении в Риме этого поэта.

Несмотря на то что в своих эпиграммах Марциал постоянно говорит о себе, далеко не все его стихотворения надо принимать на веру и считать автобиографическими. Но есть среди этих эпиграмм и Такие, каким можно, безусловно, доверять - и подобных эпиграмм у него немало.

Вполне понятно, что по приезде в Рим Марциал далеко не сразу обосновался в нем с удобствами; сначала ему пришлось поселиться в скромной наемной квартире, но впоследствии (во всяком случае, не позднее 94 г.) у него был и собственный дом в Риме (см. IX, 18) и даже (не позднее 85 г.) усадьба в Номенте, в двадцати километрах на северо-восток от Рима (II, 38). Поэтому можно с уверенностью сказать, что быть клиентом заставляла Марциала не нужда или бедность. Положение его в Риме при Домициане (81-96 гг.) совершенно упрочилось. Прожил он в Риме целых тридцать четыре года (X, 103 и 104; XII, 34), лишь один 87 год проведя на севере Италии, главным образом в Корнелиевом форуме (ныне Имола), где он издал третью книгу своих эпиграмм (111, 4). По эпиграммам этой книги видно, что Марциал считает себя человеком вполне обеспеченным и самостоятельным, а уехать ненадолго из Рима заставило его то, что

надоело ему тогу напрасно таскать,

то есть необходимость подчиняться надоедливым правилам и обычаям столичной жизни и требованиям патронов (III, 4). Но скоро Марциала опять потянуло в Рим, в привычную ему оживленную, хотя и суетливую обстановку. Надо, однако, сказать, что, живя в Риме, Марциал никогда не забывал о своей родной Испании, к которой был он искренне привязан (I, 49; IV, 55; X, 96, и др.).

Причины, заставившие Марциала навсегда покинуть Рим после смерти Домициана, точно не известны, но, скорее всего, его отъезд на родину объясняется резкой переменой его общественного положения при Нерве и Траяне. Марциал был уже стар, чтобы привыкать к новым порядкам, да и устал от жизни в шумной столице. Приехав в свою родную Бильбилу, Марциал отдыхает и всласть спит до позднего утра «сном глубоким и крепким», «тоги пет и в помине», и живет он, как говорит в послании к Ювеналу, тихой сельскою жизнью (XII, 18). Богатая и образованная испан- ка Марцелла подарила Марциалу прекрасное поместье (ХII, 31), и кажется поэту, что нашел он наконец под старость лет спокойное пристанище. Он забрасывает литературные занятия и не издает больше эпиграмм. У него нет и привычных ему слушателей, нет ни библиотек, ни театральных зрелищ, ни общества. И это начинает его раздражать и беспокоить. Но вот приезжает в Испанию его друг и земляк Теренций Приск, и Марциал, в котором отнюдь не угасло его дарование, вновь принимается за привычное дело и выпускает новую, уже последнюю, книгу эпиграмм.

Дошедший до нас сборник эпиграмм Марциала состоит из пятнадцати частей, из которых первая и обе последние не относятся к тем «Книгам эпиграмм», на которые сам Марциал поделил свое основное произведение, состоящее из двенадцати книг, следующих одна за другой в хронологическом порядке их выпуска в свет. Об этом он сам говорит в прозаических предисловиях к некоторым книгам, а также и в самих эпиграммах (см. предисловие к книге VIII, начальную эпиграмму книги VI, вторую эпиграмму книги X, где прямо указаны номера книг). Таким образом, Марциал считал своим основным произведением, своим opus, как он говорит в предисловии к книге VIII, именно двенадцать книг эпиграмм. Тот же порядок, в котором издаются теперь эпиграммы Марциала, ему самому не принадлежит и даже нарушает хронологическую последова- тельность так называемыми XIII и XIV книгами («Гостинцы» и «Подарки»). Эти последние две книги представляют собою наиболее ранние произве- дения Марциала, так же как и «Книга зрелищ». Тема «Книги зрелищ» - описание представлений в открытом при Тите амфитеатре Флавиев (Колизее), тема книг XIII и XIV - надписи для подношений, главным образом в дни декабрьского праздника Сатурналий.

От этих ранних стихотворений Марциала резко отличаются его «Две- надцать книг эпиграмм». Тема их - жизнь во всевозможных ее проявлениях, доступных наблюдению Марциала и его интересующих. Его современник Ювенал тоже описывал жизнь, но существенная разница между этими поэтами, во-первых, в том, что Марциал описывает жизнь и нравы современного ему Рима, говоря о том, что он видит и слышит сегодня, а Ювенал в большинстве случаев язвит своими сатирами не то, что есть, а то, что было; во-вторых, у Ювенала «порождается стих возмущеньем» (сатира I, 79), тогда как Марциала редко покидает веселый юмор, и даже то, что его возмущает, он изображает обычно без злобы, а с насмешкой, хотя и язвительной, и очень острой.

Марциал всецело живет настоящим и наслаждается этим настоящим как истинный художник: все его занимает, все он подмечает и сейчас же зарисовывает ловкими, смелыми и яркими чертами. Однако далеко не все эпиграммы Марциала носят насмешливый или сатирический характер. Немало у него и таких, какие скорее следует назвать лирическими сти- хотворениями. К этим лирическим эпиграммам Марциала относятся те, в которых он говорит об Испании (1, 49; X, 104; XII, 18; XII, 31), эпиграммы, обращенные к Юлию Марциалу (например, IV, 64), и другие, даже слегка насмешливые, вроде описания собачки Иссы (I, 109). «Он все видел и все описал: блюда и обстановку богатого пира и убогого угощения, наряд щеголя и убранство гетеры, тайны римских терм и спален, роскошь городских дворцов и загородных дач, все прельщения и разврат театров и цирка, вакханалии Субуры и ужасы Колизея и вместе с тем - такова обаятельная сила его дарования - заставляет еще нас, после восемнадцати столетий, грустить с ним над смертью рабыни-малютки и сочувствовать отцу, льющему слезы над могилой безвременно похищенной дочери» [А. Олсуфьев. Марциал, М., 1891, стр. 80].

Единственным материалом для художественной литературы должна быть, по убеждению Марциала, жизнь, а никак не перепевы и безжизненные переработки мифов, что в его время хоть и считалось «хорошим тоном» в литературе, но успеха у публики не имело: на слова от лица Флакка (IV, 49):

Но ведь поэтов таких превозносят, восторженно хвалят! - Марциал замечает: Хвалят их, я признаю, ну а читают меня, - и советует читать свои эпиграммы, в которых (X, 4) ...сама жизнь говорит: «Это я». Здесь ты нигде не найдешь ни Горгон, ни Кентавров, ни Гарпий, Нет: человеком у нас каждый листок отдает.

И хотя Марциал пользуется привычными для его читателей мифо- логическими образами, прибегая к ним почти исключительно в «Книге зрелищ» и в эпиграммах, посвященных Домициану, но сюжетом своих эпиграмм он мифов не делает.

К историческому эпосу современных ему поэтов Марциал относится гораздо терпимее, чем к мифологическим поэмам, и даже восхваляет не только Лукана (X, 64), но и Силия Италика, написавшего поэму о Пунической войне. Все-таки увлечение историческими сюжетами Марциалу чуждо, что хорошо видно по эпиграмме VI, 19, в которой он насмехается над судебным оратором, забывающим об основной теме речи и, вместо того чтобы говорить «о трех козах», во все горло кричащим:

О битве при Каннах, Митридате, О жестоком пунийцев вероломстве И о Муциях, Мариях и Суллах.

Историческое прошлое, в сущности, так же мало интересует Марциала, как и мифологические предания и сказки, и он касается этого прошлого почти исключительно в тех случаях, когда оно связано с трагической участью отдельных людей (см., например, эпиграммы о самоубийстве Аррии - I, 13, или вдовы Брута, Порции, - 1, 42, о судьбе Помпея и его сыновей - V, 69 и 74) или с положением поэтов в эпоху Августа, когда к писателям относились лучше, чем при Домициане (1, 107; VIII, 55 (56); XI, 3). Но никакого преклонения перед стариной у Марциала нет. «Дедовский век» для него, безусловно, хуже «современности», когда «Рим возродился» (VIII, 55, и VII, 61), даже при всем разложении нравов в императорскую эпоху, какое он так ярко живописует в своих эпиграммах.

Правда, поэты, классики греческой и римской литературы - Гомер. Сафо, Софокл, Вергилий, Гораций - остаются для Марциала непре- рекаемыми авторитетами, но иной раз ом и подшучивает над ними (VII, 69; X, 35; VIII, 61, и др.) и ничего существенного ни о них, ни об элегиках эпохи Августа не говорит. Даже любимый его поэт, Катулл, интересен для Марциала только игривыми стихотворениями, о которых он упоминает неоднократно (1, 7; VI, 34; VII, 14, и др.). Но такие старинные поэты, как Акций, Пакувий и даже Луцилий (XI, 90), которыми увлекаются поклон- ники древности, Марциалу противны так же, как и всякие вычурные стихотворцы, произведения которых понятны только при ученых к ним комментариях (II, 86; X, 21).

Из современных ему писателей Марциал упоминает многих, но в большинстве случаев они нам не известны, и судить о них мы не можем; да и суждения о них самого Марциала очень поверхностны. Кроме этого, тех, кто ему не по вкусу, Марциал настоящими именами не называет; он твердо держится правила не наносить никаких личных оскорблений, и тех, кого он обличает или над кем насмехается. Марциал всегда называет вымышленными именами, а то и вовсе никак не называет.

Из писателей, которых он одобряет и произведения которых до нас дошли, он упоминает Лукана, Силия Италика, Персия, Квинтилиана. философа Сенеку и Плиния Младшего. К поэту Стацию, как автору мифологического эпоса, Марциал, наверно, относился отрицательно и поэтому нигде не называет его по имени; можно только подозревать, что в эпиграммах II, 89, и IX, 50 Стаций выведен под именем Гавра. Марциал был неизменным соперником Стация, когда писал с ним на одни и те же темы [Общие темы у Марциала и у Стация в следующих произведениях: I) Бани Этруска - Марциал, VI, 42, Стаций - Сильвы, I, 5; 2) Настольная статуя Геркулеса - Марциал, IX, 43, 44, Стаций, IV, 6; 3) Смерть Этруска - Марциал, VI, 83 и VII, 40, Стаций, III, 3; 4) Лукан - Марциал, VII, 21-23, Стаций, II, 7; 5) Отпущенник Атедия Мелиора - Марциал, VI, 28. 29. Стаций, II, 1; 6) Женитьба Стеллы - Марциал, VI, 21, Стаций, I, 2; 7) Волосы Эарина - Марциал, IX, 16, 17, 36, Стаций, III, 4. В качестве примера первые из указанных «сильв» Стация мы даем в приложении.].

Никого, однако, из современных Марциалу римских поэтов нельзя противопоставить ему как соперника в области эпиграммы; да, вероятно, никто и не был таким специалистом в этом литературном жанре, каким

был Марциал. Эпиграммы давали ему возможность откликаться на самые разнообразные явления жизни. Эпиграммы его остаются одним из важ- нейших источников для истории римского быта императорского времени. Кроме того, редкий писатель умеет так живо изобразить не только все, что его окружает, но и самого себя, во всем своеобразии собственной личности. Читая его то едкие и злые, то добродушные и веселые стихи, то поэтические описания Испании или римских домов и загородных вилл, то льстивые восхваления Домициана и его приближенных, то трогательные эпитафии, то мечтательные строки о тихой и спокойной жизни, нельзя не почувствовать искренней привязанности к этому поэту и в то же время негодования на него. Невольно вспоминается его эпиграмма (ХII, 46):

Трудно с тобой и легко, и приятен ты мне и противен: Жить я с тобой не могу, и без тебя не могу.

Ф. ПЕТРОВСКИЙ

ЭПИГРАММЫ

КНИГА ЗРЕЛИЩ

1 О чудесах пирамид пусть молчит Мемфис иноземный, Ты, ассириец, оставь свой воспевать Вавилон; Тривии храмом пускай иониец не хвалится нежный, Пусть и алтарь из рогов Делос забудет теперь; Пусть и карийцы свой Мавзолей, висящий в эфире, Меры не зная хвалам, не превозносят до звезд. Сооружения все перед цезарским амфитеатром Меркнут, и только его пусть величает молва. 2 Здесь, где лучистый колосс видит звезды небесные ближе, Где на дороге самой тянутся кверху леса, Дикого прежде царя сверкал дворец ненавистный, И во всем Риме один этот лишь дом уцелел. Здесь, где у всех на глазах величавого амфитеатра Сооруженье идет, были Нерона пруды. Здесь, где дивимся мы все так быстро воздвигнутым термам; На поле гордом теперь жалких не видно домов. Там, где далекую сень простирает Клавдиев портик, Крайнее прежде крыло царского было дворца. Рим возродился опять: под твоим покровительством, Цезарь, То, чем владел господин, тешит отныне народ. 3 Есть ли столь дальний народ и племя столь дикое, Цезарь, Чтобы от них не пришел зритель в столицу твою? Вот и родопский идет земледелец с Орфеева Гема, Вот появился сармат, вскормленный кровью коней; Тот, кто воду берет из истоков, им найденных, Нила; Кто на пределах земли у Океана живет; Поторопился араб, поспешили явиться сабеи, И киликийцев родным здесь благовоньем кропят. Вон и сикамбры пришли с волосами, завитыми в узел, И эфиопы с иной, мелкой, завивкой волос. Разно звучат языки племен, но все в один голос Провозглашают тебя, Цезарь, отчизны отцом. 4 Злобных смутьянов толпа, враждебная жизни спокойной, Что донимала всегда жалких богатых людей, Цирку была отдана, но мала для виновных арена: Сослан доносчик, куда сам он народ отправлял. В ссылку доносчик идет, из столицы Авзонии изгнан: Это нам надо причесть также к подаркам вождя. 5 Верьте тому, что с быком диктейским сошлась Пасифая: Древняя ныне сбылась сказка у нас на глазах. Пусть не дивится себе старина глубокая, Цезарь: Все, что преданье поет, есть на арене твоей. 6 Служит воинственный Марс тебе в необорном доспехе, Цезарь, но мало того: служит Венера сама. О поражении льва в обширной долине Немеи, О Геркулесовом встарь подвиге пела молва. Пусть замолчит стародавняя быль: такое же чудо, Цезарь, ты дал совершить ныне и женской руке. 7 Как Прометей, ко скале прикованный некогда скифской, Грудью своей без конца алчную птицу кормил, Так и утробу свою каледонскому отдал медведю, Не на поддельном кресте голый Лавреол вися. Жить продолжали еще его члены, залитые кровью, Хоть и на теле нигде не было тела уже. Кару понес наконец он должную: то ли отцу он, То ль господину пронзил горло преступно мечом, То ли, безумец, украл потаенное золото храмов, То ли к тебе он, о Рим, факел жестокий поднес. Этот злодей превзошел преступления древних сказаний, И театральный сюжет в казнь обратился его. 8 Ты, раздираемый здесь на арене луканским медведем, Как ты хотел бы, Дедал, крыльями вновь обладать! 9 Заполонивший собой целиком твою, Цезарь, арену, На неожиданный бой ринулся вдруг носорог. Голову низко нагнув, разгорелся он яростью страшной! О, что за бык, коль ему бык только чучелом был! 10 Ранил предательски лев вожака коварною пастью, Руки привычные в кровь дерзко посмев разодрать. Но за проступок такой понес он должную кару: Прежде не знавший бича, ныне узнал он копье. Должен каким же быть нрав у людей при правителе нашем, Если и норов зверей может он властно смягчать. 11 Быстро катался медведь кувырком по кровавой арене, Но уж не смог убежать, в птичьем увязнув клею. Можно отбросить теперь железо блестящих рогатин И, замахнувшись, метать больше не надо копья. Может добычу настичь охотник в воздушном пространстве, Если угодно ему зверя, как птицу, ловить. 12 В ожесточенной игре, в честь Дианы Цезарем данной, Бок супоросой свинье метким пронзили копьем, И поросенок прыгнул из раны матери жалкой... Злая Луцина, и ты родами это сочтешь? На смерть хотелось бы ей пронзенной быть множеством лезвий. Лишь бы для всех поросят горестный выход открыть. 13 Кто отрицает, что Вакх порожден был матери смертью? Верьте, сам бог родился так же, как этот зверек. Ранена тяжким копьем свинья супоросая насмерть, Разом утратила жизнь и подарила ее. О, как был верен удар, нанесенный меткой десницей! Я полагаю, была это Луцины рука. Силу обеих Диан, умирая, свинья испытала: Как облегчающей мать, так и разящей зверей. 14 Дикая пала свинья уже на сносях и тут же Опоросилась она, плод через рану родив. Но поросенок не сдох, а бежал от матери павшей: Дара природы ничто не застигает врасплох! 15 Высшая честь, Мелеагр, которой ты славен в преданье, Для Карпофора - пустяк: трудно ли вепря убить? Он на рогатину взял и медведя в стремительном беге, Что под арктическим был небом сильней всех зверей; Он ведь и льва поразил невиданных раньше размеров, Что Геркулесовой мог быть бы достоин руки; Он и пантере нанес быстролетной смертельную рану, - Подвигов столько свершив, был он по-прежнему бодр. 16 Быстро уносится бык со средины арены к эфиру: Здесь не искусства совсем, а благочестия труд. 16 б Некогда бык перенес через братнее море Европу, Ныне Алкида вознес в звездные области бык. С Цезаревым сопоставь ты тельца Юпитера, Слава: Бремя не меньшее бык нынешний выше вознес. 17 Ежели слон пред тобой покорно склоняется, Цезарь, Хоть перед этим быка в ужас у нас приводил, Не по приказу он делает так, вожаком не научен: Нашего бога и он чувствует, верь мне, в тебе. 18 Ты, что привыкла лизать укротителя смелую руку И средь гирканских тигриц редкостным зверем была, Дикого льва, разъярясь, растерзала бешеной пастью: Случай, какого никто в прежнее время не знал. В дебрях лесов у нее не бывало подобной отваги: Лишь очутившись средь нас, так озверела она. 19 Бык, что метался по всей арене, гонимый огнями, И, на бегу подхватив, чучела вскидывал вверх, Пал наконец, поражен ударом сильнейшего рога, Лишь попытался поднять так же легко и слона. 20 В цирке просили одни Мирина, другие - Триумфа; Цезарь обоих, подняв обе руки, обещал. Лучше никак он пресечь не мог бы забавного спора. Что за пленительный ум в непобедимом вожде! 21 Все, что Орфеев театр, говорят, представил Родопе, Здесь на арене теперь, Цезарь, предстало тебе. Скалы по ней поползли, и лес побежал баснословный, Напоминая собой сказочный сад Гесперид. Вместе с домашним скотом были всякие дикие звери, И наверху над певцом реяло множество птиц. Сам он, однако же, пал, растерзан коварным медведем. Только лишь это одно было молве вопреки. 21 б Если медведицу вдруг земля на Орфея исторгла, Не удивляйтесь: она от Евридики пришла. 22-23 Сами, от страха дрожа, вожаки носорога дразнили, Но не спеша закипал зверя огромного гнев. Стал сомневаться народ в обещанной Марсовой битве, Как пробудилася вновь ярость привычная в нем. Так же он рогом двойным медведя тяжелого вскинул, Как бросает к звездам чучела встречные бык. Так направляет удар норикской рогатины меткой Твердой рукою своей юный еще Карпофор. Пару тельцов нипочем пронести ему было на шее, И отступили пред ним буйвол и страшный бизон; Лев, побежав от него, стремглав на оружье наткнулся. Вот и поди негодуй на промедленье, толпа! 24 Если из дальней страны запоздалый ты, зритель, явился И для тебя первый день зрелищ священных теперь, Пусть не обманет тебя Эниона морская судами, Точно на волнах морей: суша была здесь сейчас. Ты мне не веришь? Смотри на подвиги водного Марса, - Миг - и воскликнешь уже: «Море здесь было сейчас». 25 Если ночная волна тебя, Леандр, пощадила, Не удивляйся: была Цезаря это волна. 25 б Смелый Леандр, на пути к своей возлюбленной милой Бурной противясь воде и выбиваясь из сил, Так, говорят, восклицал, обращаясь к вздувшимся волнам: «Смилуйся, море! Топи при возвращенье меня!» 26 Ловко обученный хор Нереид резвился по морю, Строем подвижным пестря лоно уступчивых вод. То нам трезубец прямой угрожал, то изогнутый якорь, То появлялось весло, то появлялся корабль; Звезды лаконцев, пловцам любезные, ярко сверкали, И раздувался большой парус у нас на глазах. Кто ж изобрел на волнах текучих столь хитрые игры? Иль их Фетида вела, иль научилась вести. 27(29) Так как затягивал Приск, да и Вар затягивал битву, И не давал никому долго успеха в ней Марс, Требовать начал народ громогласно, чтоб их отпустили, Цезарь, однако же, свой твердо закон соблюдал: Ради награды борьбу продолжать до поднятия пальца; Всюду закон у него - в частых пирах и дарах. Все же нашелся исход наконец борьбе этой равной: Вровень сражались они, вровень упали они. Цезарь обоим послал деревянные шпаги и пальмы: Это награда была ловкому мужеству их. Только под властью твоей совершилось, Цезарь, такое: В схватке один на один тот и другой победил. 28(27) Если бы наш Карпофор порожденьем был древности, Цезарь, Ни партаонский кабан для невозделанных нив, Ни Марафону телец, ни лев для лесистой Немеи, Ни для Аркадии вепрь не были б страшны ничуть. Вооруженной рукой он разом прикончил бы гидру, Да и Химеру одним он бы ударом сразил. И без Медеи запрячь он быков огнедышащих мог бы, И Пасифаиных двух он победил бы зверей; Коль воплотилась бы вновь о морском чудовище сказка, Он Гесиону один и Андромеду бы спас. Пусть исчисляет молва Геркулесовы подвиги: больше Чести зараз сокрушить двадцать свирепых зверей. 29(30) Поднята сворою, лань от молосских борзых убегала. И, ускользая от них, всячески путала след. Но, как молящая, вдруг у ног она Цезаря стала, И не осмелились псы тронуть добычу свою. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Это награда была за постиженье вождя. В Цезаре есть божество! Его сила и воля священны! Верьте: ведь звери еще не научилися лгать. 30(28) Август устроил, чтоб здесь ходили в сражение флоты И корабельной трубой гладь будоражилась вод. Цезаря нашего дел это часть ничтожная: чуждых Зрели Фетида в волнах и Галатея зверей; Видел Тритон, как летят по водной пыли колесницы, И за Нептуновых он мчащихся принял коней; Вздумав жестоко напасть на суда враждебные, в страхе Пред обмелевшей водой остановился Нерей. Все, на что мы глядим и в цирке и в амфитеатре, Все это, Цезарь, тебе щедрой водою дано. Пусть же умолкнут Фуцин и пруды злодея Нерона: Будут в веках вспоминать лишь навмахию твою. 31(32) Наспех стихи я писал. Извини: не достоин презренья Тот, кто торопится быть, Цезарь, угоден тебе. 32(31) Если сильнейшим ты был побежден, в этом мало бесчестья, Но коль слабейший тебя враг одолеет - позор. 33 Флавиев род, как тебя обесчестил твой третий наследник! Из-за него не бывать лучше б и первым двоим.

Текст печатается по изданию:

Марциал Марк Валерий. Эпиграммы. - М.: Худож. лит., 1968. - (Б-ка антич. лит.)

За отсутствующие эпиграммы благодарим издательство. – Прим. OCR.

ЭПИГРАММЫ МАРЦИАЛА

По всему известный свету

Эпиграммами в книжках остроумных.

надоело ему тогу напрасно таскать,

И его племянником, поэтом Луканом . Это был последний период правления Нерона . В , после раскрытия антинероновского заговора Лукан и Сенека погибают: по приказу императора они кончают с собой, вскрыв вены. Жизнь Марциала меняется к худшему. Долгое время он ведёт малообеспеченный образ жизни, почти бедствует, находясь на положении клиента у богатых патронов.

Марциал в античной графике и скульптуре В античности книги-свитки (лат. libri ) нередко содержали не только текст, но и рисунки. Крузиус в 1896 году высказал мнение, что в античных изданиях-свитках в книге I Эпиграмм помещался рисованный портрет Марциала, и эпиграмма I-1 представляет собой подпись к этому портрету. В предисловии к IX книге Эпиграмм сообщается об изображении (маске?) поэта, которым украсил свою библиотеку молодой римский аристократ Stertinius Avitus .

Марциал в современной графике и скульптуре .

Творчество

До нас дошел корпус в 15 книг эпиграмм. 3 книги объединены в темы: «Зрелища», «Подарки», «Гостинцы»; 12 - смешанного содержания. «Зрелища» - особая книга стихотворений, которые также названы эпиграммами, но относятся только к играм, посвященным торжественному открытию Колизея в . Книга известна под названием «Liber de Spectaculis» («Книга Зрелищ»; сборник называется так по традиции, само название Марциалу не принадлежит).

Из четырнадцати книг две (13 и 14) представляют эпиграммы особого рода и имеют особые заглавия. Сборники составлены из двустиший , предназначенных для сопровождения подарков, которые посылались друзьям и которыми обменивались в праздник Сатурналий , в декабре. «Xenia» («Подарки», заглавие одного сборника) были подарками-подношениями съестного типа; «Apophoreta» («Гостинцы», заглавие другого) - подарками, которые раздавались после праздничной трапезы и уносились гостями с собой (различные полезные и бесполезные «безделушки», предметы домашнего употребления, статуэтки, картинки, сочинения знаменитых писателей).

Остальные 12 книг представляют собственно «классическое эпиграмматическое наследие» Марциала. Из них первые девять написаны и изданы при Домициане (8-я посвящена конкретно Домициану; также как и 10-я в первом издании, но 10-я дошла до нас во второй редакции, сделанной уже по низвержении Домициана, отчего посвящение было изъято). Книги 11 и 12 изданы при Нерве и Траяне; последняя из них прислана в Рим из Испании. Все 12 книг расположены в хронологическом порядке (от 86 года до первых годов II в.).

Для своих сочинений Марциал пользовался как и старыми греческими образцами, которые в Риме были хорошо известны (первые известные нам собрания эпиграмм относятся к I в. до н. э.), так и новыми латинскими. В предисловии к Книге I он указывает: «Скабрезную прямоту слов, то есть язык эпиграмм, я стал бы оправдывать, был бы на то мой пример: так пишет Катулл , и Марс, и Педон, и Гетулик, и всякий, кого перечитывают».

Эпиграммы Марциала от работ предшественников и современников отличаются в первую очередь метрическим разнообразием. Наряду с традиционным элегическим дистихом он использует семь размеров: дактилический гекзаметр , сотадей, фалекейский одиннадцатисложный стих и холиямб (любимые размеры Катулла), холиямбическую строфу, ямбическую строфу, ямбический сенарий. Содержание эпиграмм очень разнообразно: личные замечания; литературные декларации; пейзажные зарисовки; описание окружающей обстановки, явлений и предметов; прославление знаменитых современников, исторических деятелей; лесть в адрес императоров и влиятельных покровителей; выражение скорби по поводу смерти близких, и пр.

Творчество Марциала представляет огромный историко-бытовой интерес (многие аспекты римского быта восстановлены именно по свидетельствам Марциала), и художественный. Марциал - непревзойденный реалист, умеющий ясно и ярко обрисовать явление или событие, отметить «порок», изобразить свое однозначное к ним отношение, и все это мастерски выразить в яркой, задорной, лаконичной, убийственной эпиграмме. Своим искусством Марциал не только приобрел себе первое место в истории римской эпиграммы, стал не только «патриархом эпиграмматистов», но одним из самых заметных поэтов вообще.

Марциал написал 1561 эпиграмму, которые составили 15 книг .

Картина нравов

Творчество Марциала погружает нас в обстановку Рима второй половины I века нашей эры. Со времен последней гражданской войны, когда власть в до н. э. взял в руки Октавиан Август , прошло более ста лет. В течение первого века нашей эры Рим возглавляет череда императоров, характер правления которых непохож. В конце концов, после относительно мягкого режима Веспасиана и затем Тита, признававших права сената, императором становится Домициан (обращения к которому включали формулу «господин и бог»), на правление которого приходится расцвет творчества Марциала.

Марциал - один из немногих римских литераторов, кто избегает «глобальных философских проблем» и оторванных от жизни абстракций. Марциал - «чистый этик», он проповедует здравый смысл психически полноценного, вменяемого человека, который в окружении нравственной вседозволенности верен себе и до конца следует своему пониманию духа. В этом аспекте Марциал свободен от лицемерия; он свободно пользуется любыми средствами, руководствуясь одним принципом: «где надо и сколько надо». Отсюда даже самые «обсценные» эпиграммы едва ли производят отталкивающее впечатление, включая такие случаи, когда Марциал откровенно ругается, понося своих адресатов непристойным образом. Марциал не боится называть явления и людей своими именами и не беспокоится о «негативных последствиях» грубостей (он сам замечает: «lasciva est nobis pagina, vita proba», «страница наша непристойна, жизнь чиста» (I, 4)).

Содержание эпиграмм 12 книг чрезвычайно разнообразно, касаясь всевозможных обстоятельств, явлений и случайностей обыденной жизни и представляя собой яркую картину нравов и быта второй половины первого века Римской империи. Два аспекта в творчестве Марциала заметны более прочего: изображение половой распущенности, которое доходит до бесстыдства, превосходя вольности всех остальных римских литераторов, - и лесть и пресмыкательство перед богатыми и сильными горожанами. При том, что такие стихотворения принадлежат первостепенному поэту эпохи, которого с охотой и увлечением читают современники обоих полов, в творчестве Марциала приходится наблюдать доказательства низкой нравственности литературы и общества эпохи Домициана. От «грязи» свободна только одна книга эпиграмм, восьмая, которую поэт посвятил Домициану и, по собственному замечанию, нарочно избавил от непристойностей, обычных в других книгах. Зато именно эта книга насыщенна наиболее очевидными образцами марциаловой лести.

Примечания

Тексты и переводы

Латинские тексты Марциала

В формате HTML по изданиям XX века
1. . Архивировано
2. По изданию Lindsay на веб-сайте thelatinlibrary . Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012. (Он-лайн библиотека латинских авторов)
В формате цифровых книг по изданиям XV-XIX века. MDZ - Mюнхенский центр оцифровки . Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012. в числе своих сокровищ, выложенных для бесплатного доступа, сделал доступными полные факсимильные копии европейских печатных изданий Марциала, включая две инкунабулы и Cornucopiae кардинала Перотта (1506).
1. Издание Фридлендера (Лейпциг, 1886) . Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012. - «одно из лучших», по мнению Дератани (1936)
2. Двенадцать старопечатных изданий Марциала (XV-XVI век) . Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012. .
Образец рукописного издания Эпиграмм Марциала, 1465 год . Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012. - три страницы выборочно. Источник - Собрание рукописей Библиотеки им. Лейбница . Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012. , Нижняя Саксония.
Аудиофайлы. Как могли звучать эпиграммы Марциала? - «Восстановленное произношение латинского языка I века н. э.» - файлы в формате MP3 - эпиграмма I-96 «Счастливая жизнь» . Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012. , читает В. Фостер (Университет Миссури) и эпиграмма V-20 . Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012. .

Латинские тексты . Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012.
В серии «Loeb classical library » сочинения изданы в 3 томах (1-е издание в 2 томах; 2-е издание в переводе Шеклтона Бейли: № 94, 95, 480).
В серии «Collection Budé» сочинения изданы . Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012. в 2 томах, 3 книгах.

Русские переводы

Марциал . Эпиграммы. / Пер. А. Фета , предисл. А. Олсуфьева. М., 1891. Ч. 1. 465 стр. Ч. 2. 467-933 стр.
Избранные эпиграммы. / Пер. Н. И. Шатерникова, под ред. и комм. Ф. А. Петровского, вступ. ст. Н. Ф. Дератани. М., Гослитиздат. 1937. 176 стр. 10000 экз.
Эпиграммы. / Пер. Ф. Петровского. (Серия «Библиотека античной литературы »). М., Худож. лит. 1968. 487 стр. 50000 экз.
Марк Валерий Марциал . Эпиграммы. / Пер. Ф. А. Петровского , вступ. ст. В. С. Дурова. (Серия «Античная библиотека». Раздел «Античная литература»). СПб, Комплект. 1994. 100000 экз. 448 стр. (первое полное издание )

Литература

Андреевский Н. А. Валерий Марциал: Культурно-биографический очерк из эпохи Домициана. Магистерская диссертация. Харьков, 1880. 134 с.
Олсуфьев А. В. Марциал: Биогр. очерк. СПб, 1891. 139 стр.
Малеин А. И. Марциал. Исследования в области рукописного предания поэта и его интерпретации. СПб, 1900. 203 стр.
Martial, The Unexpected Classic. J. P. Sullivan . Cambridge University Press, . ISBN 978-0-521-60703-2

Ссылки

MARTIALIS.NET, тексты, переводы, материалы .
Марк Валерий Марциал, «Книга зрелищ» .
Марк Валерий Марциал в библиотеке Максима Мошкова
Письмо Плиния Младшего по смерти Марциала .
Диссертация Н. А. Андреевского «Валерий Марциал», 1880, файлы PDF . Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012.

Wikimedia Foundation . 2010 .

Marcus Valerius Martialis

Страна: Рим

Годы жизни - около 40 года - около 104 года
Марк Валерий Марциал (лат. Marcus Valerius Martialis, около 40 года - около 104 года) - римский поэт-эпиграмматист, в творчестве которого эпиграмма стала тем, что мы сейчас понимаем под этим литературным термином.
Происходил из испанского города Бильбилис (или Бильбила, Bilbilis, сегодня холм Бамбола, Cerro de Bambola, Испания), на реке Салон (сегодня Халон), притоке Гибера (сегодня Эбро). Дата рождения восстанавливается по одной из эпиграмм (X 24), написанной в конце 90-х, где Марциал упоминает мартовские Календы (то есть 1 марта) как свой день рождения и говорит, что ему исполняется 57 лет.
«Поэт Марциал несколько раз называет себя кельтибером из Билбила» (Джон Коллис «Кельты: истоки, история, миф»).
Место своей родины Марциал часто и с любовью упоминает в своих стихотворениях. В Бильбиле он получил грамматическое и риторическое образование. В 64 он (возможно для того, чтобы подготовиться к профессии адвоката) приезжает в Рим. В столице он налаживает отношения со знаменитыми соотечественниками: философом Сенекой и его племянником, поэтом Луканом. Это был последний период правления Нерона. В 65, после раскрытия антинероновского заговора Лукан и Сенека погибают: по приказу императора они кончают с собой, вскрыв вены. Жизнь Марциала меняется к худшему. Долгое время он ведёт малообеспеченный образ жизни, почти бедствует, находясь на положении клиента у богатых патронов.
В годы правления Тита (79-81) и Домициана (81-96) Марциалу сопутствует удача. При Тите он становится известен как литератор, при Домициане к нему приходит слава. В эти годы Марциал сближается с известными столичными литераторами: ритором Квинтилианом, поэтом Силием Италиком, сатириком Ювеналом, адвокатом и магистратом Плинием Младшим. Общается с образованными земляками, которых нередко упоминает в своих стихотворениях и среди которых находит покровителей своему таланту. Марциала привлекают близкие ко двору богатые и влиятельные вольноотпущенники - Парфений, Сигерий, Энтелл, Секст, Эвфем, Криспин - через которых он подносит свои произведения императорам и от которых, как клиент, прославляющий добродетель патронов, ищет для себя милостей.
В 80 выходит первый сборник эпиграмм Марциала, написанный по поводу торжественного открытия амфитеатра Флавиев, Колизея. После публикации сборника, который принёс автору литературную известность, со стороны императора последовало почётное вознаграждение: Марциалу было пожаловано «право трёх сыновей» и соответствующие льготы, которыми пользовались римляне, имеющие не менее трёх сыновей. (Во времена Марциала это исключительное право могли получать бездетные и даже холостые мужчины.)
Привилегии, дарованные Титом, были подтверждены и расширены его преемником Домицианом; Марциал был награжден званием всадника. Значительного материального благосостояния это не принесло, но дало возможность жить в достатке и не испытывать нужды. В окрестностях Номентана у Марциала появляется скромное поместье, а в Риме вблизи Квиринала - дом.
К 84 были написаны и опубликованы ещё две книги стихотворений: «Xenia» и «Apophoreta» («Гостинцы» и «Подарки»). В 85-96 регулярно (почти каждый год) появляются новые сборники эпиграмм. Они имеют большой успех. Вместе с ростом известности улучшается и материальное положение Марциала, хотя заслугой тому являются не продажи книг. По поводу своего «всенародного признания» Марциал жалуется: «мой кошелёк вовсе не знает о том»; книги Марциала продавались у троих книготорговцев, но своим достатком он всё равно был обязан влиятельным и богатым друзьям.
(Авторского права Рим не знал: издателем книги становился книготорговец, купивший у автора произведение. Приобретая произведение, издатель не приобретал исключительного права на его издание; книга, вышедшая в свет, становилась «публичным достоянием»; каждый купивший мог отдать её в переписку своим или наёмным специалистам-переписчикам и открыть собственную торговлю. Хотя в точности положение дел с выплатой гонораров в Риме нам неизвестно, стать обеспеченным на литературный доход было, во всяком случае, невозможно).
Тем не менее, несмотря на достаток и «всенародное признание», Марциал по-прежнему продолжает вести клиентский образ жизни. Остаётся предполагать, какие обстоятельства заставляют его быть клиентом; во всяком случае, не бедность (даже при том, что в стихах поэт часто «рисуется» собственной необеспеченностью).
К 88 Марциал смог позволить себе длительное путешествие, в Корнелиев форум в Галлии Цизальпийской; там он пишет и издаёт третью книгу эпиграмм. Вернувшись в Рим, Марциал не покидает его до тех пор, пока императорами не становятся Нерва и затем Траян. Здесь, скорее всего, ему не удаётся снискать расположения правителей: в 98 он покидает город, в котором прожил 34 года, и возвращается в родную Испанию, теперь уже навсегда.
В последние годы жизни Марциал пользуется расположением богатой Марцеллы, которая дарит ему поместье вблизи Бильбилы, где он проводит остаток дней. В 101 он публикует последнюю книгу эпиграмм (в сборниках традиционно 12-я). Умер Марциал в 101 или 102 (не позже 104 года). Когда известие о его смерти достигло Рима, Плиний Младший написал в одном из своих писем: «Слышу, умер Валерий Марциал, горюю о нем. Был он человек талантливый, острый, едкий; в стихах у него было много соли и жёлчи, но не меньше искренности».
Словесный автопортрет Марциала даёт 65-я эпиграмма X книги следующим образом: «Hispanis ego contumax capillis … Hirsutis ego cruribus genisque», при этом в эпиграмме подчёркивается «кельтиберский», знаковый характер пышной причёски на голове.
Марциал в античной графике и скульптуре В античности книги-свитки (лат. libri) нередко содержали не только текст, но и рисунки. Крузиус в 1896 году высказал мнение, что в античных изданиях-свитках в книге I Эпиграмм помещался рисованный портрет Марциала, и эпиграмма I-1 представляет собой подпись к этому портрету. В предисловии к IX книге Эпиграмм сообщается об изображении (маске?) поэта, которым украсил свою библиотеку молодой римский аристократ Stertinius Avitus.
Марциал в современной графике и скульптуре.
Графический портрет Марциала, воспроизведенный из Лондонского издания 1814 года дан с пометкой «по рисунку на старинной камее».
Бронзовый бюст Марциала, установленный в г.Калатаюд, Испания, на Plaza del Fuerte. Это бронзовый бюст
Творчество
До нас дошел корпус в 15 книг эпиграмм. 3 книги объединены в темы: «Зрелища», «Подарки», «Гостинцы»; 12 - смешанного содержания. «Зрелища» - особая книга стихотворений, которые также названы эпиграммами, но относятся только к играм, посвященным торжественному открытию Колизея в 80. Книга известна под названием «Liber de Spectaculis» («Книга Зрелищ»; сборник называется так по традиции, само название Марциалу не принадлежит).
Из четырнадцати книг две (13 и 14) представляют эпиграммы особого рода и имеют особые заглавия. Сборники составлены из двустиший, предназначенных для сопровождения подарков, которые посылались друзьям и которыми обменивались в праздник Сатурналий, в декабре. «Xenia» («Подарки», заглавие одного сборника) были подарками-подношениями съестного типа; «Apophoreta» («Гостинцы», заглавие другого) - подарками, которые раздавались после праздничной трапезы и уносились гостями с собой (различные полезные и бесполезные «безделушки», предметы домашнего употребления, статуэтки, картинки, сочинения знаменитых писателей).
Остальные 12 книг представляют собственно «классическое эпиграмматическое наследие» Марциала. Из них первые девять написаны и изданы при Домициане (8-я посвящена конкретно Домициану; также как и 10-я в первом издании, но 10-я дошла до нас во второй редакции, сделанной уже по низвержении Домициана, отчего посвящение было изъято). Книги 11 и 12 изданы при Нерве и Траяне; последняя из них прислана в Рим из Испании. Все 12 книг расположены в хронологическом порядке (от 86 года до первых годов II в.).
Для своих сочинений Марциал пользовался как и старыми греческими образцами, которые в Риме были хорошо известны (первые известные нам собрания эпиграмм относятся к I в. до н. э.), так и новыми латинскими. В предисловии к Книге I он указывает: «Скабрезную прямоту слов, то есть язык эпиграмм, я стал бы оправдывать, был бы на то мой пример: так пишет Катулл, и Марс, и Педон, и Гетулик, и всякий, кого перечитывают».
Эпиграммы Марциала от работ предшественников и современников отличаются в первую очередь метрическим разнообразием. Наряду с традиционным элегическим дистихом он использует семь размеров: дактилический гекзаметр, сотадей, фалекейский одиннадцатисложный стих и холиямб (любимые размеры Катулла), холиямбическую строфу, ямбическую строфу, ямбический сенарий. Содержание эпиграмм очень разнообразно: личные замечания; литературные декларации; пейзажные зарисовки; описание окружающей обстановки, явлений и предметов; прославление знаменитых современников, исторических деятелей; лесть в адрес императоров и влиятельных покровителей; выражение скорби по поводу смерти близких, и пр.
Творчество Марциала представляет огромный историко-бытовой интерес (многие аспекты римского быта восстановлены именно по свидетельствам Марциала), и художественный. Марциал - непревзойденный реалист, умеющий ясно и ярко обрисовать явление или событие, отметить «порок», изобразить свое однозначное к ним отношение, и все это мастерски выразить в яркой, задорной, лаконичной, убийственной эпиграмме. Своим искусством Марциал не только приобрел себе первое место в истории римской эпиграммы, стал не только «патриархом эпиграмматистов», но одним из самых заметных поэтов вообще.
Марциал написал 1561 эпиграмму, которые составили 15 книг.
Картина нравов
Творчество Марциала погружает нас в обстановку Рима второй половины I века нашей эры. Со времен последней гражданской войны, когда власть в 27 до н. э. взял в руки Октавиан Август, прошло более ста лет. В течение первого века нашей эры Рим возглавляет череда императоров, характер правления которых непохож. В конце концов, после относительно мягкого режима Веспасиана и затем Тита, признававших права сената, императором становится Домициан (обращения к которому включали формулу «господин и бог»), на правление которого приходится расцвет творчества Марциала.
Марциал описывал в мельчайших подробностях и высмеивал жизнь в императорском Риме.
Марциал - один из немногих римских литераторов, кто избегает «глобальных философских проблем» и оторванных от жизни абстракций. Марциал - «чистый этик», он проповедует здравый смысл психически полноценного, вменяемого человека, который в окружении нравственной вседозволенности верен себе и до конца следует своему пониманию духа. В этом аспекте Марциал свободен от лицемерия; он свободно пользуется любыми средствами, руководствуясь одним принципом: «где надо и сколько надо». Отсюда даже самые «обсценные» эпиграммы едва ли производят отталкивающее впечатление, включая такие случаи, когда Марциал откровенно ругается, понося своих адресатов непристойным образом. Марциал не боится называть явления и людей своими именами и не беспокоится о «негативных последствиях» грубостей (он сам замечает: «lasciva est nobis pagina, vita proba», «страница наша непристойна, жизнь чиста» (I, 4)).
Содержание эпиграмм 12 книг чрезвычайно разнообразно, касаясь всевозможных обстоятельств, явлений и случайностей обыденной жизни и представляя собой яркую картину нравов и быта второй половины первого века Римской империи. Два аспекта в творчестве Марциала заметны более прочего: изображение половой распущенности, которое доходит до бесстыдства, превосходя вольности всех остальных римских литераторов, - и лесть и пресмыкательство перед богатыми и сильными горожанами. При том, что такие стихотворения принадлежат первостепенному поэту эпохи, которого с охотой и увлечением читают современники обоих полов, в творчестве Марциала приходится наблюдать доказательства низкой нравственности литературы и общества эпохи Домициана. От «грязи» свободна только одна книга эпиграмм, восьмая, которую поэт посвятил Домициану и, по собственному замечанию, нарочно избавил от непристойностей, обычных в других книгах. Зато именно эта книга насыщенна наиболее очевидными образцами марциаловой лести.
В оправдание непристойностей, в предисловии к 1-й книге Марциал ссылается как на предшествующих поэтов (в том числе на Катулла, которого можно назвать родоначальником римской эротической эпиграммы), так и на то, что он сам «пишет таким языком для людей, имеющих вкус к бесстыдству, любителей разнузданных зрелищ в праздник Флоры, а не для Катонов». В то же время он не скрывает, что его эпиграммы привлекательны для [всех] читателей главным образом именно в этом аспекте, что даже «строгие на вид женщины» любят «потихоньку его почитывать» (XI, 16).
Справедливо предположить, что человек строгих нравов не станет с таким постоянством приводить «картины разврата», но для Марциала этот аспект не просто дополнительный и верный способ снискать популярность, поиздеваться, но также своего рода метод подчеркнуть и определить отношение к самому явлению в определенных лицах (напр. эпиграммы к Таиде, Зоилу). В свете некоторых «скабрезных» фактов собственной биографии, которые восстанавливаются по его стихотворениям, Марциала осуждают в том, что vita его в действительности была не настолько proba, как он сам утверждает; что lasciva у него не только pagina. В данном случае в неискренности поэта обвинять не следует; вопрос границы пристойности-непристойности субъективен и неоднозначен.
Что касается лести Домициану и его любимцам, придворным из вольноотпущенников и богатым людям вообще, стоит отметить, что во время Домициана подобную роль был вынужден разыгрывать не один Марциал. В этом отношении ему не уступал его современник и соперник, также выдающийся поэт Стаций (о котором Марциал не упоминает ни одним словом, как и Стаций о нем). В видах личной безопасности сам Квинтилиан иногда считал нужным льстить такому чувствительному к собственному «величию» человеку, каким был Домициан. Но никто, бесспорно, не был таким виртуозом в лести и пресмыкательстве, как Марциал; лесть поэта во многих случаях настолько груба и неестественна, что поэта можно заподозрить в скрытом издевательстве, в двойном смысле. В то же время, когда политические обстоятельства изменяются, Марциал, восхваляя преемников Домициана, к последнему относится уже с порицанием и прославляет Нерву за то, что он «в правление жестокого государя и в дурные времена не побоялся остаться честным человеком» (XII, 6).
Художественные достоинства
Эпиграмма, как особый вид литературных произведений, появилась в Риме ещё во времена Цицерона, но все поэты, которые пробовали писать в этом роде, были эпиграмматистами только отчасти - эпиграмма не была главным видом их литературной деятельности. (Кальв и Катулл, главные представители эпиграммы прежнего времени, сообщили ей особую едкость, пользуясь как орудием борьбы против политических и литературных врагов.)
Хотя сам Марциал признавал, что в эпиграмме уступает Катуллу, которому он отчасти подражает, именно он довел римскую эпиграмму до возможного совершенства. В литературном отношении эпиграммы Марциала являются произведениями крупного поэтического дарования. Он дал римской эпиграмме, как особому виду лирической поэзии, широкую разработку, какой она до тех пор не имела. Начиная от эпиграммы в основном значении этого термина, он подает ее во многих нюансах: от сатиры-памфлета до элегии, от краткого острого двустишия до средней оды.
Марциал - мастер малой и средней формы, легкой, живой, краткой импровизации. Язык Марциала четок и ясен; он далек от той искусственной риторики, в которой с самого начала, за небольшим исключением, вязла поэзия императорского Рима. Как свои «коронные» приемы Марциал наиболее эффектно и эффективно использует антитезу, параллелизм, сентенцию, повтор, неожиданную клаузулу, в гармонии с собственно стилем. Виртуоз эпиграммы, Марциал в этом жанре, по-видимому, намного превосходил всех современных (и последующих) ему эпиграмматистов.
У Марциала эпиграмма принимает всевозможные оттенки, начиная с простой стихотворной надписи на предметах или подписи к предметам (чем была эпиграмма в своем первоначальном виде как у греков, так и у римлян), до виртуозной по остроумию, меткости, пикантности или просто игривости стихотворной шутки, на разнообразные сюжеты обыденной жизни. Марциалу принадлежит первенство в эпиграмме также, как Вергилию - в эпической поэзии, а Горацию - в лирической (мелической). Понятно, что это сравнение не утверждает равенство Марциала с двумя первенствующими представителями римской поэзии; но в том роде литературы, который составлял специальность Марциала, ему должно быть отведено первое место.
Современники и потомки о Марциале
Ни один из эпиграмматистов-предшественников Марциала не читался с таким желанием и не имел стольких поклонников, подражателей и плагиаторов. (Уже по его собственным эпиграммам рисуется тот масштаб, в котором поэты выдавали его эпиграммы за собственные.) Марциала читали и знали очень многие; он сам был прекрасно осведомлен о своей известности: его читают и в Британии Дальней и даже такой древнеримской глуши, как г. Вьен в Галлии Нарбонской; он сам утверждает, что его читают «в целом мире» (I, 1). Когда ему противопоставляли «серьёзные» виды поэзии - эпос и трагедию, он, гордясь популярностью своих эпиграмм, отвечал: «То хвалят, а это читают» (IV, 49).
Отсюда Марциал, вполне в духе Горация, уже в восьмой книге сулит себе бессмертие: «me tamen ora legent et secum plurimus hospes ad patrias sedes carmina nostra feret» («я на устах буду жить, и много с собой иноземцев в отчей пределы страны наши стихи понесут» (VIII, 3)); это пророчество сбылось точно также как у Горация). По поводу смерти Марциала также писал Плиний, что его ожидает слава и бессмертие: «Бессмертными его стихи не будут, как он писал; может быть и не будут, но писал он их так, чтобы были». После смерти Марциала продолжали читать и высоко ценить по всему Риму. Известно, например, что император Элий Вер, приемный сын Адриана, хранил Марциала вместе с «Искусством любви» Овидия у изголовья кровати и называл его «своим Вергилием».
Между IV и VI вв. Марциала часто цитируют писатели-грамматики; ему подражают поэты Авсоний (IV в) и Сидоний Аполлинарий (V в.). В средние века Марциала знали по многочисленным антологиями; его потихоньку читали схоластики, «целомудренные» епископы и даже папы. В XIV в. Джованни Боккаччо обнаружил и опубликовал рукопись с его эпиграммами. Марциал был одним из самых читаемых авторов Возрождения. Он оказал большое влияние на европейскую эпиграмму XVI-XVII вв. В XVIII в. Лессинг брал его в своих эпиграммах за образец и построил на их основе свою теорию эпиграммы; Марциалом интересовались И. К. Шиллер и И. В. Гете. Вяземский называл его «кипящий Марциал, дурачеств римских бич». Про Пушкина, любившего «огонь нежданных эпиграмм», С. А. Соболевский писал: «Красоты Марциала ему были понятнее, чем Мальцову, изучавшему поэта». Известное стихотворение И. А. Бродского озаглавлено «Письма римскому другу (из Марциала)».

Также по теме

Британский учёный Чарлз Роберт Дарвин: биография, теории и открытия

Варенье из зеленых грецких орехов: польза и вред Как делают ореховое варенье

Запеканка из манки в духовке: рецепты оригинальных блюд

Гороскоп работы и денег

Женщина — Рыбы: кто она и какой мужчина ей нужен